- экспертное мнение кандидатов и докторов наук
- консультации юристов
- советы бизнес-тренеров
- подборки статей по интересующим вас темам
Никита Михалков: «Дяденька, а кино скоро будет?»
03.10.2016 № 10 | (стр. 87)
-
Нравится
96
Одни им восторгаются и превозносят, другие ругают. Но, так или иначе, пример Никиты Михалкова доказывает известную истину: талантливые люди талантливы во всем. Свой путь он начинал как актер, затем добился успеха на режиссерском поприще, а в последние годы открылся еще и как писатель. Не так давно Никита Сергеевич представил публике книгу «Территория моей любви», а еще раньше вышел его бестселлер «Публичное одиночество».
Автор: Александр Славуцкий
– В рейтингах продаж ваши книги занимают высокие позиции. И все-таки, какая ипостась для вас сегодня главная: актер, режиссер или писатель?
– Я считаю, нужно обладать большой смелостью, чтобы назвать себя писателем в стране Чехова, Бунина, Толстого. У меня такой смелости нет.
Никаким писателем я себя не считаю. Тем более что происхожу из писательской семьи. Эта книга вызревала долго. Меня подталкивали к тому, чтобы изложить на бумаге то, что мне кажется важным, помочь читателю понять мою сущность, насколько это, конечно, возможно. А что касается «Публичного одиночества», то в этой книге мои товарищи сделали подборку интервью со мною за 40 лет. Я гляжу на нее с ощущением счастья. Потому что ни от одного своего слова не отказываюсь. Это не значит, что я всюду был прав. Но мне не нужно опускать глаза и говорить, что вот такое было время, приходилось подчиниться. Так же как и в кино, я отвечаю за каждую свою картину. Вне зависимости от того, нравится она кому-то или нет.
– Как появилось название «Территория любви»?
– У меня была такая картина. Название я использовал потому, что оно выражает замысел книги. Здесь я говорю о том, кого и что люблю. Я старался максимально приблизиться к тому, что, по моим представлениям, может быть интересным читателю. Но все равно сохранял определенную дистанцию, не говорил о себе всего. У каждого человека есть внутренняя жизнь, намного более важная, чем внешняя. Посмотрите «Русские сенсации» или «Ты не поверишь». Абсолютно все вываливается на рынок: личные отношения, семейные скандалы, любовь, ненависть. И вот эта ситуация, когда никакой не остается тайны внутри человека, мне кажется неправильной. Для меня главная задача – не рассказать о себе, а помочь тем, кому это интересно, меня понять.
– Насколько, на ваш взгляд, художник должен быть связан в своем творчестве с жизнью общественной?
– Я живу одной жизнью со страной, которую люблю, и очень за нее переживаю. Поэтому, когда мне важно высказать собственную точку зрения на ту или иную проблему, я высказываю ее, ни на кого не оглядываясь. Я занимаюсь своим делом, но хочу, чтобы меня услышали. И если я хоть кому-то помогу тем, что заставлю задуматься о происходящем, значит, главное удалось.
– Как вы реагируете на критику?
– Спокойно. Я считаю себя чемпионом по критике, поэтому научился не обращать на нее внимания. Никогда не думаю, что напишут критики. Да и вообще я снимаю для людей. Моя мама говорила: «Бери всегда чуть меньше, чем, как тебе кажется, ты заслуживаешь, тогда получишь больше. А если что-то просто так тебе катится в руки, подумай, сколько человек из десяти от этого не отказались бы. Если больше пяти – откажись». Эти важные и выстраданные истины сопровождают меня всю жизнь.
– Что для вас означает режиссура?
– Как писатель не может не писать, настоящий режиссер не может не думать образами, не видеть и не анализировать жизнь через свою профессию. И профессия в этом смысле жестокая. Она забирает меня всего без остатка. Если, например, я вижу красивый закат или пейзаж, то вместо того, чтобы просто наслаждаться, я начинаю думать о том, как и где можно было бы использовать этот момент. Так что режиссура – это диагноз.
– Есть ли у вас какой-либо профессиональный секрет?
– Одна из главных задач, стоящих перед режиссером, – создать на съемочной площадке атмосферу любви.
Тогда все остальное будет работать как надо. Искусство для меня основано только на любви. И даже если я смотрю какую-то жестокую картину, то сначала хочу знать, кого этот человек любит, чтобы понять, кого он не должен любить. Наверное, это связано отчасти и с тем, что для меня обучение режиссуре было счастливым. Основные предметы я сдал в «Щуке», а во ВГИКе занимался только профессией, слушал лекции Ромма, изучал искусство монтажа, историю кино. Набоков сказал, что настоящая литература – это не то, что читаешь, а то, что видишь. Вот это, на мой взгляд, потрясающий способ оценки литературного произведения. А Сергей Аполлинариевич Герасимов, которого я также считаю одним из своих учителей, говорил, что классическая литература – мать кинематографа. Сейчас об этом думают редко, снимают в ритме клипового мышления, действуя на зрителя через резкий монтаж, через экшн. Мне такая позиция не близка.
– Вас неоднократно приглашали работать в Голливуд. Не жалеете, что отказались?
– Не жалею. Да, там возможности: техника, бюджеты, актеры. Твори – не хочу. Но я – русский режиссер. И мир я могу заинтересовать исключительно как русский художник, творящий в России. А снимать американский блокбастер... не мое. Вообще я люблю повторять: «Где родился, там и сгодился».
– В фильме «Очи черные» у вас снимался сам Марчелло Мастроянни. Говорили, эта работа произвела на него неизгладимое впечатление...
– Не то слово (смеется). К примеру, некоторые сцены мы снимали в городе, который когда-то имел статус «закрытого». Местным любой приезжий был в диковинку. При встрече с Марчелло они все здоровались, а он, наивный, думал, будто его все узнают, и радовался, как ребенок, такой известности. Еще, помню, однажды он сказал: «У вас так много людей страдает простатой...» Я: «С чего вы взяли?» Он: «Я постоянно слышу, как они произносят “просто так, просто так”».
– Сегодня появляется все больше ремейков знаменитых картин. Как вы к этому относитесь?
– Я не видел ни одного ремейка, который дотянулся бы до уровня оригинала. Знаете, что это напоминает? Представьте: у вас дома состоялся праздник, а через несколько лет вы говорите: «Давайте сделаем все как тогда». Но тот памятный вечер повторить в точности нельзя. Так же и с ремейками. Кино должно совпасть со временем. Когда вышла «Кавказская пленница», все в этом фильме было узнаваемо, смело, актуально. Ремейк 2014 года ничего этого уже в себе не нес. Фильм «Я шагаю по Москве» вышел именно тогда, когда он должен был выйти. И сколько ни было потом попыток создать что-то подобное, ничего не получалось. Другое время, другая атмосфера. И сегодня, когда мы берем персонажей из фильмов прошлых лет и переносим в наше время, они не живут.
– За свою жизнь вы дали множество интервью. Был ли среди вопросов запомнившийся вам особенно?
– Да, было такое. В каком-то в сельском клубе я презентовал одну из первых своих картин. Что-то рассказываю – о своем фильме, о кино вообще, – а в зале тепло, и публика разомлела. Спрашиваю: «Есть ли у вас вопросы?» Зал молчит. А в первом ряду, как раз передо мной, мальчишка в ватнике, в больших валенках, явно ничего не понимающий, но смотрящий на меня восторженно. Он поднимает руку, с трудом сползает со стула и спрашивает: «Дяденька, а кино скоро будет?» Этот вопрос поставил меня на место, причем навсегда.
– В рейтингах продаж ваши книги занимают высокие позиции. И все-таки, какая ипостась для вас сегодня главная: актер, режиссер или писатель?
– Я считаю, нужно обладать большой смелостью, чтобы назвать себя писателем в стране Чехова, Бунина, Толстого. У меня такой смелости нет.
Никаким писателем я себя не считаю. Тем более что происхожу из писательской семьи. Эта книга вызревала долго. Меня подталкивали к тому, чтобы изложить на бумаге то, что мне кажется важным, помочь читателю понять мою сущность, насколько это, конечно, возможно. А что касается «Публичного одиночества», то в этой книге мои товарищи сделали подборку интервью со мною за 40 лет. Я гляжу на нее с ощущением счастья. Потому что ни от одного своего слова не отказываюсь. Это не значит, что я всюду был прав. Но мне не нужно опускать глаза и говорить, что вот такое было время, приходилось подчиниться. Так же как и в кино, я отвечаю за каждую свою картину. Вне зависимости от того, нравится она кому-то или нет.
– Как появилось название «Территория любви»?
– У меня была такая картина. Название я использовал потому, что оно выражает замысел книги. Здесь я говорю о том, кого и что люблю. Я старался максимально приблизиться к тому, что, по моим представлениям, может быть интересным читателю. Но все равно сохранял определенную дистанцию, не говорил о себе всего. У каждого человека есть внутренняя жизнь, намного более важная, чем внешняя. Посмотрите «Русские сенсации» или «Ты не поверишь». Абсолютно все вываливается на рынок: личные отношения, семейные скандалы, любовь, ненависть. И вот эта ситуация, когда никакой не остается тайны внутри человека, мне кажется неправильной. Для меня главная задача – не рассказать о себе, а помочь тем, кому это интересно, меня понять.
– Насколько, на ваш взгляд, художник должен быть связан в своем творчестве с жизнью общественной?
– Я живу одной жизнью со страной, которую люблю, и очень за нее переживаю. Поэтому, когда мне важно высказать собственную точку зрения на ту или иную проблему, я высказываю ее, ни на кого не оглядываясь. Я занимаюсь своим делом, но хочу, чтобы меня услышали. И если я хоть кому-то помогу тем, что заставлю задуматься о происходящем, значит, главное удалось.
– Как вы реагируете на критику?
– Спокойно. Я считаю себя чемпионом по критике, поэтому научился не обращать на нее внимания. Никогда не думаю, что напишут критики. Да и вообще я снимаю для людей. Моя мама говорила: «Бери всегда чуть меньше, чем, как тебе кажется, ты заслуживаешь, тогда получишь больше. А если что-то просто так тебе катится в руки, подумай, сколько человек из десяти от этого не отказались бы. Если больше пяти – откажись». Эти важные и выстраданные истины сопровождают меня всю жизнь.
– Что для вас означает режиссура?
– Как писатель не может не писать, настоящий режиссер не может не думать образами, не видеть и не анализировать жизнь через свою профессию. И профессия в этом смысле жестокая. Она забирает меня всего без остатка. Если, например, я вижу красивый закат или пейзаж, то вместо того, чтобы просто наслаждаться, я начинаю думать о том, как и где можно было бы использовать этот момент. Так что режиссура – это диагноз.
– Есть ли у вас какой-либо профессиональный секрет?
– Одна из главных задач, стоящих перед режиссером, – создать на съемочной площадке атмосферу любви.
Тогда все остальное будет работать как надо. Искусство для меня основано только на любви. И даже если я смотрю какую-то жестокую картину, то сначала хочу знать, кого этот человек любит, чтобы понять, кого он не должен любить. Наверное, это связано отчасти и с тем, что для меня обучение режиссуре было счастливым. Основные предметы я сдал в «Щуке», а во ВГИКе занимался только профессией, слушал лекции Ромма, изучал искусство монтажа, историю кино. Набоков сказал, что настоящая литература – это не то, что читаешь, а то, что видишь. Вот это, на мой взгляд, потрясающий способ оценки литературного произведения. А Сергей Аполлинариевич Герасимов, которого я также считаю одним из своих учителей, говорил, что классическая литература – мать кинематографа. Сейчас об этом думают редко, снимают в ритме клипового мышления, действуя на зрителя через резкий монтаж, через экшн. Мне такая позиция не близка.
– Вас неоднократно приглашали работать в Голливуд. Не жалеете, что отказались?
– Не жалею. Да, там возможности: техника, бюджеты, актеры. Твори – не хочу. Но я – русский режиссер. И мир я могу заинтересовать исключительно как русский художник, творящий в России. А снимать американский блокбастер... не мое. Вообще я люблю повторять: «Где родился, там и сгодился».
– В фильме «Очи черные» у вас снимался сам Марчелло Мастроянни. Говорили, эта работа произвела на него неизгладимое впечатление...
– Не то слово (смеется). К примеру, некоторые сцены мы снимали в городе, который когда-то имел статус «закрытого». Местным любой приезжий был в диковинку. При встрече с Марчелло они все здоровались, а он, наивный, думал, будто его все узнают, и радовался, как ребенок, такой известности. Еще, помню, однажды он сказал: «У вас так много людей страдает простатой...» Я: «С чего вы взяли?» Он: «Я постоянно слышу, как они произносят “просто так, просто так”».
– Сегодня появляется все больше ремейков знаменитых картин. Как вы к этому относитесь?
– Я не видел ни одного ремейка, который дотянулся бы до уровня оригинала. Знаете, что это напоминает? Представьте: у вас дома состоялся праздник, а через несколько лет вы говорите: «Давайте сделаем все как тогда». Но тот памятный вечер повторить в точности нельзя. Так же и с ремейками. Кино должно совпасть со временем. Когда вышла «Кавказская пленница», все в этом фильме было узнаваемо, смело, актуально. Ремейк 2014 года ничего этого уже в себе не нес. Фильм «Я шагаю по Москве» вышел именно тогда, когда он должен был выйти. И сколько ни было потом попыток создать что-то подобное, ничего не получалось. Другое время, другая атмосфера. И сегодня, когда мы берем персонажей из фильмов прошлых лет и переносим в наше время, они не живут.
– За свою жизнь вы дали множество интервью. Был ли среди вопросов запомнившийся вам особенно?
– Да, было такое. В каком-то в сельском клубе я презентовал одну из первых своих картин. Что-то рассказываю – о своем фильме, о кино вообще, – а в зале тепло, и публика разомлела. Спрашиваю: «Есть ли у вас вопросы?» Зал молчит. А в первом ряду, как раз передо мной, мальчишка в ватнике, в больших валенках, явно ничего не понимающий, но смотрящий на меня восторженно. Он поднимает руку, с трудом сползает со стула и спрашивает: «Дяденька, а кино скоро будет?» Этот вопрос поставил меня на место, причем навсегда.
Похожие статьи
Предыдущая статья номера:
Следующая статья номера:
Практика
Действительно натуральный комплекс для восстановле...
Действительно натуральный комплекс для восстановления потенции
-
-
Жизнь
О посягательствах на нашу красоту
О посягательствах на нашу красоту
-
-